Орест Адамович Кипренский, художник. Картины с названиями

Биография, картины

Имя Ореста Кипренского знают даже школьники. Во всех крупных музеях России представлены его произведения. Альбомы, монографии и сборники статей о нем выходили в XX столетии по нескольку раз.

И все-таки этот художник время от времени притягивает к себе. Какая-то нераскрытая тайна, заложенная во многих его картинах, манит и всякий раз дает надежду на открытие чего-то нового, не познанного до сих пор. Может быть, это происходит от того, что об истории создания даже самых знаменитых произведений художника известно крайне мало. Многие картины, о которых еще при жизни Кипренского писали в журналах и газетах, исчезли из поля зрения. Их нельзя увидеть своими глазами и, соответственно, соотнести мнение современников с нынешним их прочтением. Слишком много «белых пятен» и странностей осталось в его биографии, созданной в середине XIX столетия и позднее.

Из творческого наследия Кипренского, сохранившегося до наших дней, складывается образ весьма непростого, многоликого художника. Не случайно писавшие о Кипренском авторы были склонны отнести это качество художника на счет его романтической натуры. В чем-то они, конечно, были правы. Кипренский, безусловно, сформировался и развивался как личность и как художник на почве романтических идей, популярных в русской культуре с самого начала XIX столетия. Однако далеко не все тайны и неясности в жизни и творчестве Кипренского объясняются его романтическими увлечениями.

Если следовать документам и фактам, все было гораздо сложнее и драматичнее, чем можно предположить, исходя только из легенд, слухов и домыслов, созданных как почти сразу после смерти художника, так и в наши дни.

Загадка происхождения

«Отец Кипренского, по имени Адам Карлов Швельбе, был крепостной дворовый человек бригадира Алексея Степановича Дьяконова...» — так писал в 1840 году Нестор Кукольник, первый биограф Кипренского. Однако почти все авторы статей и монографий о Кипренском, написанных в XX столетии, называют его незаконнорожденным сыном помещика Алексея Дьяконова, лишь усыновленным Адамом Швальбе.

Когда и почему появилась эта версия? Впервые о незаконном происхождении Ореста Кипренского от помещика Дьяконова сообщил в начале XX столетия Николай Врангель. Это произошло перед первой персональной выставкой художника, когда новая волна интереса к нему подтолкнула на поиски документов, связанных с его жизнью. Именно в начале XX века, кроме материалов о нем, хранящихся в архиве Академии художеств, стали известны неведомые до того записи в метрических книгах собора в городе Копорье, где крестили Ореста Кипренского.

Из них следовало, что будущий художник родился не 18 марта 1783 года, как считалось, а 13 марта 1782-го, и был записан «незаконнорожденным». Кроме того, была обнаружена запись о бракосочетании Адама Швальбе и Анны Гаври-ловой, матери мальчика, датирующаяся 30 июня 1783 года, то есть тринадцатью месяцами позднее рождения сына. Алексей Дьяконов, помещик, был «поручителем по жениху и невесте» на венчании. Все эти обстоятельства без доказательств закрепили за Кипренским почти во всей литературе XX века устойчивую легенду о том, что его истинным отцом был помещик Алексей Дьяконов.

Эта гипотеза, не имевшая документальных подтверждений, позволяла «закрыть» целый ряд вопросов, возникавших с появлением записей в метрических и церковных книгах города Копорье. Таким образом, как бы находилось объяснение разнице в датах рождения (1782 — в метрических книгах; 1783 — в академических документах).

Безусловно, незаконное рождение от помещика, который, скрывая свой грех, женит доверенного слугу на своей крепостной, освобождает ее младенца из крепостной неволи, — сюжет не только привлекательный, но и вполне правдоподобный. Таких романтических примеров в русской истории было немало. Фамилия «Кипренский», отличающаяся и от Швальбе, и от Дьяконова, расшифровывалась в этом случае как придуманная то ли от цветка «Кипрей», распространенного в местах, где родился мальчик, то ли от имени Киприды, богини любви.

Казалось бы, все сходится. И тогда к романтическому творчеству Кипренского добавляется биография, с самого рождения необычная, связанная со страстями. Но недавнее прочтение всего свода документов и свидетельств заставляет усомниться в стройности и точности легенды о происхождении Кипренского, созданной уже в XX веке.

Создается впечатление, что фальсификация даты рождения Ореста в прошении, поданном в Академию художеств, была нужна именно для того, чтобы мальчика приняли в это учебное заведение. К 8 мая 1788 года (дата прошения) ему, по записи в метрической книге родившемуся 13 марта 1782 года, было уже шесть лет и почти два месяца, явно больше того возраста, который допускал Устав для принимаемых в Воспитательное училище Академии художеств.

Вполне объяснима и лукавая запись в прошении Адама Швальбе: «...сына моего законнорожденного». Адам Швальбе и Анна Гаврилова были обвенчаны 23 июля 1783 года. Орест в прошении записан родившимся 13 марта 1783 года. Это незначительное несовпадение в месяцах вряд ли когда-либо открылось в пору обучения Ореста в Академии. Главное — год бракосочетания родителей и его рождения одинаков — 1783. Тем более что свидетельство о браке родителей не входило в число обязательных документов. Итак, само изменение даты рождения в академических документах объяснимо и не составляет главной тайны в происхождении Ореста Кипренского.

Самой большой загадкой является странная запись в метрической книге о его рождении. В графе «Кто у кого родился» под № 30 за 13 марта 1782 года значится: «незаконнорожденный младенец Орест. Молитво-вал и крестил Иерей Петр». В графе «Кто восприемником был» — «реченный священник Петр Васильев». В этом документе, вопреки традиции, отсутствует имя матери и название деревни, из которой она происходит. Кто принес младенца в церковь, из какой деревни была его мать, остается по крайней мере вопросом без ответа, если исходить из текста документа. Определенно известно, что Орест стал членом семьи Адама Швальбе и Анны Гавриловой, обвенчавшихся 23 июля 1783 года. В этот момент Адам Швальбе был крепостным Алексея Дьяконова, а Анна Гаврилова — «отпущенной на волю крепостной девкою».

Если считать, что матерью Ореста была Анна Гаврилова, то этот документ можно трактовать так: Дьяконов дал ей отпускную, чтобы ребенок не числился крепостным. И, поступая в Академию художеств, Орест действительно значился «свободным». Его мать, Анна Гаврилова, выйдя замуж за крепостного, тут же сама становилась крепостной. Не случайно Алексей Дьяконов дает свидетельство, прилагаемое к прошению о приеме в Академию художеств Ореста: «Сие объявление в Императорскую Академию наук крепостным моим человеком Адамом Карловым, подающееся об отдаче для воспитания сына его Ореста Кипрейского, засвидетельствую и утверждаю, что оный Адам Карлов с женою его после смерти моей имеют быть вечно вольными и свободными, а дети его, как рожденные, так и впредь родившиеся с самого их рождения суть вольны и свободны, а в числе их и помянутый Орест Кипрейский...»

Из этого документа следует, что Дьяконов при своей жизни освобождал от крепостной зависимости только детей Адама Швальбе и Анны Гавриловой. Оба супруга оставались крепостными до его смерти.

Что это означает? — «плату» за прием в семью Ореста, ребенка, незаконно произведенного на свет самим Дьяконовым, кем-то из его друзей или родственников? А может быть, это что-то совсем другое?

Все это непонятно, если Орест — дитя любви Дьяконова и Анны Гавриловой. Холостой Дьяконов мог сам жениться на ней (такое бывало нередко) или держать ее при себе вместе с ребенком. У него не было необходимости выдавать ее замуж за другого. Однако Дьяконов не только становится «поручителем» при венчании Анны и Адама, но принимает участие в судьбах всех членов их семьи до конца своих дней. Эти действия Дьяконова выходят за рамки поведения помещика, искупающего свой «грех». Во всяком случае, только ими нельзя объяснить поступки Дьяконова как якобы тайного отца Ореста.

Возникает естественный вопрос: что знал, и знал ли вообще что-нибудь Кипренский о своем появлении на свет? В альбоме (Русский музей), датируемом 1807 годом, временем поездки Ореста в Копорье к родственникам, сохранилась запись, сделанная рукой художника: «Отцу и матери Азъ (то есть «я». — Е.П.) по греху при-несенъ за то, что не соглашалась бедная невеста-рабыня с ними с барами».

Из этой фразы следует, что Кипренский в 1807 году не только знал о своем незаконном рождении («Азъ по греху принесен»), но и о причинах, по которым это произошло. Кипренский записывает «отцу и матери Азъ по греху принесенъ», не отделяя их друг от друга. В то же время он противопоставляет отца и мать «барам», а не одному барину («за то, что не соглашалась бедная невеста-рабыня с ними с барами»). Кипренский явно увязывает два момента — свое рождение «по греху» и конфликт матери с барами. Свою мать он называет «невеста-рабыня». Это означает, что «Азъ по греху принесенъ», то есть до венчания, когда она крепостная, уже была невестой отца ребенка, что вполне соответствует датам свидетельства о рождении Ореста и бракосочетании Анны Гавриловой в Адамом Швальбе. Итак, в 1807 году Кипренский знал и о своем незаконном рождении, и о том, кто были его родители.

Предположим, что его отцом был Дьяконов. Тогда запись Кипренского приобретает смысл только в том случае, если он был отдан в семью Швальбе и усыновлен Адамом и Анной («отцу и матери Азъ по греху принесенъ»). Возможно, зная о своем незаконном происхождении («по греху»), но выросший в семье Швальбе, он не отделял себя от Адама и Анны. Однако в этом случае нельзя не учитывать характера Кипренского. Гордый и самолюбивый, искавший равенства с аристократией, он, наверное, когда-нибудь хоть намеком обозначил бы свое дворянское происхождение. Тем более что личное дворянство он получит только в 1831 году6. Ни он сам. ни кто-либо из его знакомых не оставили никаких намеков на его происхождение от дворянина Алексея Дьяконова.

К примеру, на вопрос Петра Волконского, министра императорского двора, о том, «кем и когда было дозволено принять прозвание Кипренского живописцу Швальбе», А.Н.Оленин в 1840 году отвечал следующее: «Профессор Орест Кипренский, также принятый в Академию воспитанником в 1788 году, назван Кипренским в прошении отца его, Адама Карлова, в котором прописано, что он отдает в Академию сына своего законнорожденного Ореста Адама Кипренского, равно и свидетельство священника Копорской соборной церкви Преображения Господня, Петра Васильева, показано, что Орест Кипренский родился в 1783 году марта 13-го и им крещен, которого он же был восприемником.

В обоих сих документах нигде не упомянуто о прозвании Швальбе, хотя «достоверно известно, что отец Кипренского имел это прозвание и родные Кипренского, из коих и теперь жива одна, носят по отцу прозвание Швальбе».

Сам Кипренский упоминая о портрете Адама Швальбе, всегда называл его "Портрет отца» и писал: «Я выставлял <...> портрет отца моего»9 или еще определеннее — «портрет родителя моего». Художник очень любил этот портрет, всегда возил его с собой и почти до конца своих дней с ним не расставался. Даже, уезжая из России в Италию в 1828 году, он делает копию, а оригинал забирает с собой.

Если сам Кипренский называл Швальбе своим отцом и даже родителем, хотя мог бы называть произведение «Портрет Швальбе» или «Старик в медвежьей шубе», у авторов, считающих, что он был сыном Алексея Дьяконова, должны быть весьма веские документальные аргументы. Разве не могло быть так, что Анна Гаврилова и Адам Швальбе, любившие друг друга, но по каким то причинам не имевшие возможности пожениться, стали отцом и матерью Ореста до венчания? Быть может, Анна Гаврилова, в пору, когда она была невестой Адама, принадлежала каким-то другим барам, а не Дьяконову. Возможно, «баре», хозяева Анны, имели на нее какие-то другие виды и не хотели отпускать замуж за крепостного другого помещика. Почему бы не предположить, что Дьяконов, желая помочь своему приближенному слуге, выкупил Анну, чтобы дать им возможность пожениться?

Необычные метаморфозы социального положения Анны («невеста-рабыня», когда Орест был «при-несенъ по греху» — «отпущенная на волю» при венчании со Швальбе; снова крепостная после замужества, свободная вместе с мужем после смерти Дьяконова) труднообъяснимы, если она была любовницей Дьяконова. Но в поступках Дьяконова можно усмотреть логику не обязательно и не только помещика, якобы скрывающего свой грех. Совершенно не исключено, что это были действия доброго и просвещенного человека, по-особому хорошо относившегося к своему крепостному Адаму Швальбе. Судя по надписи на могиле Алексея Дьяконова, семья Швальбе не была исключением в его добрых делах. «Оный, мужеством по службе в армии и в делах гражданских своим благоразумием и трудом отличавшийся, — гласит надпись, — приобрел себе многих друзей и почитателей; был непристрастный подражатель правды, щедр, человеколюбив и утесненным с отличною ревностию помощник по самую кончину. Сему великодушному мужу да будет вечная память»''. Не исключено, что Анна Гаврилова, Орест и вся семья Швальбе были из числа тех «утесненных», которым Дьяконов помогал,

Остается, однако, не объясненной фамилия Ореста «Кипренский» (или Кипрейский), отличавшаяся от наименования всех других членов семьи. Но эта загадка оказывается достаточно простой. Ни в одном из документов 1788 года, когда Ореста определяли в Академию художеств, нет фамилии его отца .Адама Швальбе. Везде он называется «Адам Карпов» или «Адам Карлов», без фамилии2. Сын же значится «Орест Адамов Кипрейский».

Скорее всего, такое последовательное забвение фамилии Швальбе связано с тем, что проситель в то время был крепостным и, по обычаям тех лет, не писался в документах с фамилией. При составлении первого официального документа на Ореста, отдаваемого в Академию, куда крепостных не принимали, необходимо было дать мальчику, свободному от крепостной зависимости, полное имя. Адам Швальбе, видимо, не хотел закреплять за сыном свою фамилию, пока он был крепостным. И тогда мальчику придумали фамилию «Кипрейский». По созвучию, в процессе учебы в Академии, фамилию переделали в «Кипренский». Сам же художник, кстати, в своем брачном свидетельстве называет отца «Адам Копорский»13, опуская его фамилию «Швальбе», видимо, чтобы не вдаваться в причины расхождения фамилии отца и своей. «Копорский» — по месту жительства и, возможно, по близости звучания с «Кипренский», чтобы не сильно бросалась разница их фамилий.

Примечательно, что в прошении в Академию художеств о втором сыне, Александре, составленном в 1800 году, когда вся семья уже была свободной, Адам Карлович смело обозначает себя полностью «Адам Карлов сын Швальбе».

Итак, нет оснований придерживаться появившейся в XX веке версии о том, что Орест Кипренский был незаконнорожденным сыном помещика Дьяконова. Весь комплекс имеющихся сегодня фактов не противоречит отцовству Адама Швальбе, крепостного Алексея Дьяконова. Поэтому неуравновешенность и странность, свойственные Кипренскому с детства, нельзя списывать на незаконное рождение от помещика и вынужденное скрывание всю жизнь своего реального происхождения. Другое дело, что обстоятельства детства, взаимоотношений в семье, действительно, нам неизвестны. Хотя и в эту проблему историки искусства XX века внесли свою лепту, сочиняя легенду о жизни Кипренского.